И, не дожидаясь ответа, он уходит. Смотрю ему вслед, любуюсь тем, как по бархатно-черному небу скользит серебристое пламя. Истинный ардере, прекрасный в своей неповторимости. Но вскоре Дор исчезает из виду, а я поворачиваюсь к калитке и нерешительно касаюсь простенького замка.

Что мне говорить им, самым родным и любимым, но таким далеким теперь людям? Как передать в словах всё то, что я узнала, увидела и почувствовала за эти месяцы? Как поделиться той любовью и заботой, что досталась мне самой? Дор менял мой мир аккуратно и бережно, я же должна сделать для семьи то же самое, но в считанные часы. Что, если мои слова будут пустым звуком, если родные откажутся от меня так же, как я сама чуть не отказалась от Дорнана?

— Иди уже, трусиха, — шепчу себе под нос, кусая губы от досады. — Если у кого и получится, то только у тебя.

Калитка открывается бесшумно, едва заметно звякает качнувшийся крючок. Под ногами шуршат мелкие камешки дорожки, тихо поют цикады. Поднимаюсь на ступеньку у порога. В доме раздается звонкий смех сестры, а следом — мамин. Праматерь, неужели? В окне слева мелькают знакомые лица — и я забываю, как дышать. Оглядываюсь, поднимаю глаза к пустому небу. Спасибо тебе, Дор. Твой дар бесценен, и я сделаю все, чтобы сохранить его.

Легкий стук в дверь. Голоса стихают. Я слышу шаги. Отступаю, судорожно нащупывая рукой опору. Звон засова, створка открывается, в глаза бьет свет.

— Здравствуй, папа, — произношу едва слышно. — Здравствуй, мама.

Они замирают на пороге, смотрят на меня во все глаза и, похоже, не верят сами себе. А потом мама несмело протягивает руку, делает шаг вперед, касается моего лица. Её губы дрожат, как, впрочем, и пальцы. От неё пахнет свежим хлебом и совсем немного — дымом. На подоле юбки темнеют разводы пыли, видно, не заметила, как испачкалась, подкладывая дрова в очаг.

— Только не плачь, родная, — шепчу, замечая, как предательски щиплет глаза, — это действительно я, со мной всё в порядке, жива и здорова. И пришла к вам.

— Лиан! — она обнимает меня крепко-крепко, прижимается всем телом и всё-таки всхлипывает, не справившись с эмоциями.

— Все хорошо, мама, я дома. Всё хорошо.

Я глажу её вздрагивающие плечи, касаюсь волос с тонкими нитками седины, шепчу, сбиваясь с дыхания, рассказываю, как скучала по ним. А потом чувствую шершавую ладонь отца на своем плече, его крепкие объятия, судорожный вздох, наполненный всем сразу: страхом и облегчением, надеждой и тревогой. Он молчит, но мне и не нужны слова, я снова маленькая девочка в объятиях тех, кто по-настоящему любит.

Закрываю глаза.

Спасибо.

Просто спасибо, что вы есть в этом мире.

Ветер в лицо. Бархат ночи над головой. Мерное дыхание океана невдалеке. Соль в воздухе. Соль на губах.

— Не ждал тебя так скоро.

Прикрываю за собой дверь, оглядываюсь на притихший дом с погашенными огнями.

— Я думал, ты останешься с ними до утра.

— Им нужен отдых. Так много всего случилось, а сон исцеляет.

Беру его за руку, молча увожу в сторону от деревни.

— Хочешь вернуться в замок? — белое пламя в синеве глаз.

— Хочу побыть с тобой.

Он приобнимает меня за плечи, не позволяя упасть на неровной дороге.

— Улетим отсюда туда, где никто не сможет нам помешать.

И снова парение во тьме и пение ветра. Под нами медленно проплывают макушки холмов и то ли редкие облака, то ли клочья тумана. Луна рисует на поверхности воды призрачную дорожку, а могучие крылья уносят нас вдаль от людей и драконов.

Дыхание трав, запах выброшенных на берег водорослей, невысокие обрывы, даже в темноте светящиеся белым. И дом. Маленький, то ли вросший в землю, то ли изначально бывший её частью. Земляная крыша, поросшая травами, каменные стены, низкие окна закрыты плотными ставнями. Мы стоим одни на заросшем вереском склоне, двое во всем мире.

— Проходи.

Дор привычным жестом открывает массивную добротную дверь и пропускает меня внутрь.

— Сейчас станет светлее.

В очаге под стеной вспыхивает огонек, владыка откладывает в сторону кремень и кресало. Слабое пока пламя вырывает из темноты скромную обстановку: стол с парой стульев, массивные темные балки над головой, выбеленные стены, чисто выметенный деревянный пол, лежанку под вышитым шерстяным покрывалом в дальнем углу, пару сундуков, полку с простой глиняной посудой.

— Что это за место? — удивленно оглядываюсь, пытаясь понять, кто тут живет.

— Мой дом, — отвечает владыка, закончив с растопкой. — Тайный. О нем знает только Айоней. Ну и ты тоже.

— Твой? — я подхожу к столу, провожу пальцами по рисунку на краю. Грубоватому и неровному, но сделанному с поразительной старательностью.

— Убегаю сюда, чтобы побыть немного в тишине и одиночестве, когда дел во дворце становится слишком много.

Он приближается, одной рукой обнимает, прижимая спиной к своей груди, второй ведет по ломаным линиям узора.

— Я сделал этот стол вскоре после того, как принял власть над родом. Украсить мастерства не хватило, выручило упорство. Древесина тут как камень.

— Шутишь? Его бы мыши съели за столько лет.

— Не знаю, насколько честно расходовать магию на такие мелочи, так что на всякий случай не рассказывай Айонею, но мышам сюда хода нет. Совсем.

Он словно невзначай проводит кончиками пальцев по моей шее. Вздрагиваю, откидываю голову ему на плечо.

— Есть хочешь?

— Нет, совсем.

— Устала?

— Не настолько, чтобы уснуть.

Оборачиваюсь, кладу руки ему на плечи. Привстаю на носочки, чтобы посмотреть прямо в его лицо.

— Сегодня был удивительный вечер. Спасибо за него.

— Хотел сделать тебе подарок к свадьбе, но, возможно, правильнее было сказать сразу.

Я дотягиваюсь до шнурка на его волосах, распутываю осторожно, любуюсь тем, как рассыпаются по плечам темные кудри. Касаюсь пальцем его губ, дразня лишь самую малость.

— Позволишь помочь?

Расстегиваю фибулу на его груди, ослабляю ворот рубашки, мимолетно отмечая, что мой плащ уже упал на пол. Горячие руки с силой сжимаются на талии, и я не могу сдержать радостный вздох.

Расшнурованное платье скользит вниз, обнажая плечи. Ардере склоняется и один за одним оставляет на коже обжигающие поцелуи. У меня ноги подкашиваются, приходится ухватиться за край столешницы, чтобы не упасть. Дор замечает это и подхватывает меня на руки. Относит к ложу, опускает на неожиданно мягкое покрывало.

— Постой, — я приподнимаюсь, опираясь на подушку в изголовье, — дай насладиться тобой. Позволь увидеть тебя настоящего.

Отблески огня в синих глазах. Блики золота на смуглой коже. Тепло, хорошо ощутимое даже в закрытой от ветров комнате. Мне хочется смотреть, хочется вдыхать его аромат, запах пламени и раскаленного камня, пыли, лета и морской соли. Хочу видеть больше и глубже, дальше и точнее, чем под силу человеку.

Мысленно тянусь к разуму дракона — и не могу сдержать счастливой улыбки. Пусть я не ардере, пусть мне никогда не ощутить чужих эмоций так, как несущему пламя, но сейчас в душе Дорнана только покой и тихая радость, нотка страсти, капля обожания. Ни единого следа обиды или подозрения, ни крохи ненависти или расчета.

Как и у меня.

Отчаянно хочется показать, как важен для меня этот миг, как я ценю то, что между нами происходит, но я не знаю как. Была бы я драконом — обратилась бы сейчас в чистый свет, тот, что был дан нам богами, тот, что скрепляет мир воедино. Летела бы на крыльях среди звезд, щедро отдавая миру то единственное, что ему действительно необходимо — любовь и понимание.

Дорнан вздрагивает, и внезапно я ощущаю его прикосновение к собственным мыслям. Не грубое и пугающее, как некогда во время испытания с Айонеем, а нежное, осторожное, стирающее последние границы между нами, превращающее нас в единое целое. Может, мне стоит сопротивляться, но вместо этого я открываюсь навстречу, позволяю любви и благодарности катиться вперед океанскими волнами.